Я служил в городе Пугачеве, что в Саратовской области, с осени 1970 по весну 1972 года. Полк состоял из четырех эскадрилий курсантов-вертолетчиков. Это был 4-й курс Сызранского вертолетного училища. Курсанты заканчивали теоретический курс обучения, к лету начиналась практика – самостоятельные полеты, а затем сдавались экзамены, и после двухнедельного «голубого карантина» (в ожидании приказа) курсанты становились лейтенантами-летчиками и разъезжались по местам дальнейшей службы. Командиром нашего учебного полка был подполковник Тихомиров, спокойный, уравновешенный человек. Не приходилось слышать, чтобы он повысил голос. Практически, у всех курсантов были девушки, а у некоторых и жены. Чем ближе к выпуску, тем чаще курсант задумывался о семейной жизни. А если зашлют далеко, на какую-нибудь точку в Сибири? А пугачевская девушка Надя вроде бы ничего, добрая такая, - думает курсант. Надя же, подчас, думает не о сибирской точке, где на сотни и более километров нет живой души, а о том, как бы вырваться из Пугачева. Разумеется, поближе к столицам Советского Союза. Если мечта Нади сбывается, то она счастлива, что не всегда разделяет ее супруг, считающий, что поспешил с женитьбой. И наоборот, если судьба послала супругов в глухомань. Тогда Пугачев покажется девушке Наде столицей мира, и она будет сожалеть о своем опрометчивом поступке. Но было много и неженатых, обещавших семейное счастье пугачевским девушкам. Очень большое их количество, с мамами и папами, подчас беременные, пытались изловить неверного жениха-курсанта около проходной, во время выпускного банкета. Выпускной банкет – официальная полковая пьянка, точка в курсантской жизни. Всё, теперь они офицеры, с полученным довольствием и снаряжением, и могут в любой момент ехать в свою часть. Скрывающиеся от «невест» в парадной офицерской форме, изрядно навеселе и с пожитками перелезали через полковой забор в местах, где по разведданным было спокойно. Огородами и закоулками они добирались до железнодорожного вокзала. Там их тоже ждали. Но наших офицеров не проведешь. Они шли на товарную станцию и уезжали с первым попавшимся товарняком. На тормозных площадках, на чем угодно, лишь бы уехать. Часть взвода РТО (радиотехническое обеспечение) находилась на «Кафтане», на точке, километрах в пяти от полка, в живописном месте на берегу реки Иргиз. Название дали в память о собаке, всеобщей любимицы. Десяток солдат проживали на точке постоянно. Там располагался дальний (стационарный) привод, пеленгатор, несколько грузовиков с огромными прожекторами в кузовах, передвижной световой маяк – большой красный стеклянный параллелепипед в кузове автомобиля. К точке было подведено электричество, но на всякий случай имелось автономное резервное питание. Каждый солдат по месяцу поварил, продукты подвозились и складывались на лед в погреб. Дом включал в себя компактную казарму, прихожую, кухню-столовую и, конечно же, ленкомнату. Безраздельным хозяином на точке был старшина - сверхсрочник Катанаенко. Его боялись даже офицеры, по крайней мере, предпочитали с ним не связываться. Своего непосредственного командира – лейтенанта Лукьянчикова он мог послать куда угодно. «Вовка, сопли зелёные, никаких мне тут волейболов с солдатами, и пейсы свои чтоб подбрил!» Катанаенко был высокого роста, возрастом около пятидесяти (так нам казалось), крупного телосложения, с очень неприятным голосом и недобрыми глазами. Точку он считал своей вотчиной, вместе с прилегающими совхозными садами. Ездил он на «Москвиче», а дневальный зорко следил за длинной дорогой, ведущей к точке, высматривая машину старшины. Завидев её, «впередсмотрящий» давал знать ребятам, а сам, открывая низкие ворота, готовился встречать командира рапортом. Ребята же брали, стоящие наготове, метлы, грабли, лопаты и разбредались по территории. Окинув хозяйским взором ландшафт, и отметив, что солдаты «занимаются делом», старшина уезжал. Конечно, дав на всяких случай нагоняй дежурному, ну так, чтоб «служба мёдом не казалась». Невероятно, но он дал по 15 нарядов вне очереди двум другим сверхсрочникам за то, что они, сдавая – принимая дежурство, помылись в бане. И они, как провинившиеся мальчишки, весь месяц бегали на «сутки через сутки». До перевода в полк, я некоторое время служил на «Кафтане». Деревенская избушка-баня оставила самые приятные воспоминания. В речку сбегать не рисковал, но, распарившись, с удовольствием падал в снег. В полку, во взводе связи, был старшина Ларионов, или просто «Геббельс», как его называли. Среднего роста, лет сорока, худой и желчный, будучи секретарем локальной парторганизации (двух взводов), он выискивал «пособников американского империализма», придираясь, то к нечищеным сапогам, то к грязным колесам грузовика. - Что это вы, товарищ Фокин, улыбаетесь, как помойка? - Ну, почему же «как помойка»? Я искренне улыбаюсь, глядя на вас. - А что это вы нашли смешного? – зловеще процедил старшина. - Я не смеюсь, просто не могу смотреть на вас, товарищ старшина, без улыбки. Мне радостно (совершенно не военное слово), что именно вы - наш взводный старшина, наш командир. Я улыбаюсь вам, как восходу нового дня. На душе так хорошо, что хочется петь, но если я запою, то буду, очевидно, неверно понят. Поэтому улыбаюсь. - Нет, нет! Петь не надо! – старшина даже испуганно приподнял правую руку, как бы останавливая желание солдата запеть. Действительно, кто его знает, вдруг запоет, как наказывать-то за это? Да и вообще, как реагировать? - Толик, - спрашиваю, - откуда это «как восходу нового дня»? Что-то явно восточное. - Пекинское радио, - ответил Толя. - А спеть ты что собрался? «Алеет Восток» что ли? - Нет, не получится, не смогу. Но запросто спел бы что-нибудь про партию, которая наш рулевой. Но ты видел, что он не пожелал слушать. Полагая, что «остатки – сладки» или подражая Суворову – «пусть сперва солдаты поедят», обедал старшина Катанаенко после всех, один. Повар суетился вокруг него, приговаривая: «Сметанку, товарищ старшина, пожалуйста, перчик вот, лучок». Столовая на точке - это вам не батальонная солдатская! Здесь готовили сами для себя и не воровали продукты. Старшина довольно сопел. Закончив трапезу, он оценивал еду: «Щи хорошие, товарищ Серганин, очень хорошие щи. Но с мясом было бы лучше». Московский парень Витя Серганин «виновато» кивал, дескать, критика принята, будет учтено. Ну откуда было взяться мясу в щах!? Витя сливал солдатские объедки в одну миску, подогревал и подавал старшине. Так, показывая кукиш в кармане, он мстил за себя и за ребят. Может быть, он поступал неэтично, но мы восхищались его смелостью, считая, что Витя играет со смертью. Был, правда, один, известный мне, случай открытого противостояния. Незадолго до дембеля солдат читал книгу – имел право, не на дежурстве. Он не спрятал ее и не испугался, когда в ленкомнату вошел старшина. Это разозлило Катанаенко. После обильной матерной преамбулы, старшина сказал «главное»: «А хреновиной, товариСЧ Дугушев, заниматься пора кончать!» Солдат встал и, глядя в глаза, четко сказал: «Я тебе не «товариСЧ». Старшина оторопел. Говорили, что Володя сказал ему что-то ещё, в смысле, что не поспешит уезжать домой сразу после дембеля. Так это или нет, утверждать не буду, но Катанаенко больше не подходил к нему, матерясь «за глаза», и отыгрываясь на молодых солдатах. После перевода в полк, я слышал, что он наказал маленького худенького водителя грузовика Колю Гаврилова, заставив копать на сильном морозе большую яму. За несколько дней Коля сделал эту работу, но заболел настолько серьезно, что его списали из армии. Старшина был необыкновенно жестоким человеком и законченным хамом. Не грубияном, а именно хамом – это когда «сверху вниз», с глумлением и, главное, безнаказанно. Кроме эскадрилий в полку находился взвод связи, небольшая часть взвода радиотехнического обеспечения и ТЭЧ - технико-эксплуатационная часть. Вот и весь, практически, солдатский состав. Иногда можно было услышать, но только от солдата, выражение «Пугачевский потешный полк». Курсантам это откровенно не нравилось. А почему? Потешные полки были у Петра Первого. Просто это не боевые, а учебные войска, - так мы пытались объяснить курсантам, чтобы те не воспринимали это как личное оскорбление. Хотя, надо признаться, мировоззрение наше часто не совпадало. Принципиальная разница заключалась в том, что мы-солдаты были людьми подневольными, нас забрали служить. Забрали (если угодно, призвали) на два года. Курсант же добровольно шел в армию, практически на всю жизнь, выбирая себе профессию. Некоторые служили солдатами, чуть ли не три года, а потом решали поступать в училище. Эти были убежденными военными. Хотя курс был в целом аполитичным. Занятия по «Научному коммунизму» бойкотировались – курсанты клали головы на столы не желая заниматься. Из округа приезжала комиссия, чтобы выяснить причину. «Мы будем хорошо летать и без вашего «Научного коммунизма», - заявляли курсанты. Смелость заявления я мог оценить и тогда, но нежелание учить этот предмет стало понятно спустя несколько лет, в институте. Догма, набор слов, засоряющих мозги. Комиссию, скорее всего, вызвал особист полка, старший лейтенант Долгих. Ходил он постоянно в ПШ – полушерстяной полевой форме, и очень был сосредоточенным или, как говорили, «запудренным» военным. Мне пришлось побывать в его кабинете с решетками на окнах и с портретом Дзержинского над письменным столом. Моя тетрадка с переводами Битловских песен, с рисунками музыкальных групп, фотографиями друзей и лозунгами типа “Make Love Not War” и “Love And Flowers” попала к нему в руки. Я сидел на привинченном к полу табурете перед его столом, разглядывая большой портрет «железного Феликса». Он же, поговорив по телефону, долгое время смотрел на стол перед собой. На столе лежал чистый лист бумаги. Выдержав очень длинную паузу (я должен был, по идее, весь обомлеть от страха за это время), он резко выдвинул ящик стола. Потом я узнал, что там лежала моя тетрадка. Поглядев в ящик, особист с шумом задвинул его обратно, резко подался вперёд и прошипел, глядя мне в глаза: «Что-о-о, хиппизмом увлекаетесь?» «Нет, нет, что вы! Я даже не знаю, что это такое», - заверил я его, изображая «неподдельный испуг». Видно было, что ему понравилось. И не слова, а мой испуганный вид. Он перестал «гипнотизировать» меня, расширяя и слегка сужая глаза, и довольный откинулся на спинку стула. Переполненный радостью от своих экстрасенсорных возможностей, он не стал меня мучить, и даже вернул тетрадку. За что я был ему искренне благодарен. Комиссия по расследованию бойкота «Научного коммунизма» уехала ни с чем. В Москву сообщать, слышал, не стали. Зачем накликать беду на свою же голову. Оценку по предмету выставили «автоматом». Попало, правда, замполиту - майору Золотаренко. Это был здоровенный добродушный украинец. Любил он в выходные дни бывать на природе, жарить мясо, пить водку с перцем и громко распевать хорошим голосом украинские народные песни. Начальником штаба был подполковник Ушерович. Выше среднего роста, со сталинскими усами, в удлиненной шинели, в фуражке с квадратным, практически, прямым козырьком, выглядел он более чем солидно. Нет сомнения, что он знал, на кого похож, и в одежде (особенно в фуражке) стремился подчеркнуть это сходство. Не помню, курил ли он, но трубка придала бы его облику законченность. Столкнулся я с ним однажды, когда нас, десяток дембелей, построили в казарме. Начальник штаба пожал всем руки, поблагодарил за службу и пожелал здоровья и всяческих успехов на гражданке. Подойдя ко мне, он несколько удивился тому, что чемодана у меня не было, одет я был в повседневную хэбэшную форму, ни одного «ордена» на груди, а на голове пилотка. - Вы тоже домой едете? – спросил он как-то не по-военному. - Да, - ответил я, избегая армейского «так точно». - И прямо вот так, без чемодана? - Без чемодана, товарищ подполковник, как-то ничего не нажил. - Ну, вы бы хоть шинель взяли, - сказал он, улыбаясь в усы. - Так тепло же, товарищ подполковник, май на исходе, зачем шинель то? - Ну, так, на рыбалку ходить, - ответил он, пожимая мне руку. Комендантом полка был подполковник Грошев. Подполковник на капитанской должности, - язвили офицеры-летчики – постоянный состав полка. Грошев ненавидел всё гражданское. В качестве примера, что армейское – это лучшее, он с гордостью объявлял о том, что за тридцать лет своей службы он не надел ничего гражданского. Чтобы не скучать, подполковник Грошев придирался к солдатам и курсантам. В основном по поводу формы одежды. Поднимал вверх указательный палец правой руки и зловеще предупреждал: «Вы меня не знаете, но вы меня узнаете. Вы меня знаете с хорошей стороны, но вы меня узнаете и с плохой стороны». Прямо как полковник Фридрих Клаус фон Циллергут в бессмертном романе Ярослава Гашека. Однажды, прочитав солдату небольшую лекцию о дисциплине, Грошев спросил: «Теперь-то, я надеюсь, вы поняли, что значит дисциплина?» «Так точно, понял, - ответил солдат, - дисциплина в армии превыше всего. Без нее все солдаты на деревьях, и никакой дисциплины». «Вот именно, - удовлетворенно закивал подполковник, - вам только волю дай, вы и на деревья залезете». Моим начальником был майор Колмогоров – главный связист полка, считавший военное имущество своей собственностью. На КДП (контрольно-диспетчерский пункт) солдаты случайно уронили 5 рублевый пластмассовый маленький динамик. От корпуса откололся кусочек, который потом без особого труда подклеили. Начальник связи полка, майор Колмогоров, в ярости ходил по КДП с руганью: «Что, мать вашу е…?! Государство – это вам не дойная корова! Или вы думаете, что оно – дойная корова? (Нравилось, вероятно, ему сравнение с коровой). Так нет, скажу я вам, оно не дойная корова, т. к. ваши отцы и матери, а также старшие братья и сестры платят подоходный налог! А это на армию! А вы своими действиями считаете (именно так и говорил), что подоходный налог – ничто! Вы разбиваете вверенное вам имущество, б…, которое вы должны беречь и лелеять, б…, я знаю, что я говорю, падлы безмозглые, отродье сучье, вредители х…ы» и все в таком духе, до обеда. Потом он видимо устал, да и запас ругательств иссяк. По его приказу загрузили гидравлическую телескопическую антенну, стоимостью не менее 1 500 рублей (огромные деньги по тем временам), в грузовик и отправили к нему домой. Пугачев – город в низине. Телеретранслятора не было. Следовало ухищряться. Майор был в полной уверенности, что для него государство – «дойная корова». Мой земляк Толик Фокин дежурил на КДП. В его обязанности входило записывать на магнитофоны переговоры пилотов с командным пунктом. В комнатке у него стоял диванчик, который вынесли перетягивать и забыли о нем. «Ну что, Фокин, хорошо тут у тебя, - лениво заговорил майор Колмогоров, - уютно, шторки на окне, магнитофоны, небось музыку слушаешь после дежурства? Скажи, чего тебе не хватает?» «Дивана, товарищ майор. Приходится дремать на шинели в перерывах между полетами». «Ха! Дивана! – встрепенулся майор, - может тебе еще и «Данаю» повесить!?» Пришлось Толику рассказать майору об этой картине, о ее трех загадках и о том, что это великое произведение не является порнографией. Короткая лекция вроде дошла до слушателя, так как спустя некоторое время майор вспомнил о ней. У одного солдатика нашли перефотографированные порнокарты. «Вот это – порнография! – кричал майор, - это не «Даная». «Даная» – не порнография!» Хотя те, кому он это декламировал, совершенно не понимая ход его мыслей, согласно кивали, дескать, да, «Даная» - не порнография. Как прикажете. Одним из командиров эскадрилий был подполковник Ристивович Сритен Александрович. Немного выше среднего роста, худощавый, с обильной сединой, по-национальности югослав, в полку он пользовался большим уважением. Рассказывали, что именно он, участвуя в поисковой операции, нашел приземлившегося Гагарина. Доложил об этом, передал координаты и сообщил, что идет на посадку. Ему приказали изменить курс, то есть убраться из зоны поиска, а на посадку и за орденом пошел другой вертолет. Капитан Яниковский был пропагандистом полка. Очень стильный капитан. На кого он был похож? Скорее на какого-то польского киноактера. На Ганса Клосса, пожалуй, в фильме «Ставка больше, чем жизнь». Но долго работать с нами ему не пришлось. Спился, белая горячка одолела его, отправив на лечение. Это было ужасно, когда капитан, крича во весь голос, в расстёгнутой парадной шинели, прыгал по сугробам нашего военного городка. Очень хорошо запомнился заместитель командира полка по лётной подготовке подполковник Дидык. Это был живой, заводной офицер. Всё кипело под его руководством при подготовке к полётам. - Так! Санитарная машина поедет сюда, потом туда. Возьмет этого, отвезёт на аэродром, потом этого, и тоже отвезёт на аэродром, - скороговоркой давал он указания полковому фельдшеру, который был не в восторге оттого, что санитарная машина используется не по назначению. - Да, да, конечно, - соглашался фельдшер, - санитарная машина для того и предназначена, чтобы отвозить людей. Она и вас скоро отвезёт. - Конечно, и меня… Что-о?? – изумился замполётный. Ему ведь тоже предстояло летать. На диспетчерском пункте, регистрируя перелеты, сидел солдат Федя Козко. Кудрявый блондин из Ташкента. Он-то и внес в журнал перелётов такую запись: Дидык (наименование груза), военный (назначение), одна штука (количество). Замполётный следовал в Сызрань пассажиром вертолёта. Над Федей посмеялись и не наказали, что с недотёпы возьмёшь. Но у нас остались очень хорошие и веселые воспоминания о его «ошибке». Начальником моего передвижного радиомаяка был сержант сверхсрочник (с осени 71 прапорщик) Виктор Иванович Ларюков. Водителем-электромехаником был Володя Давыдкин. Втроем мы выезжали на обслуживание полетов, располагаясь в зоне видимости аэродрома. Через нас вертолеты шли на посадку. Командир нам попался замечательный во всех отношениях. Когда мы устанавливали антенну, вбивая металлические колья для растяжек, и готовили к запуску бензоэлектрические двигатели в прицепе, он нам обязательно помогал. Чего не делал ни один начальник радиостанций. У Виктора Ивановича была жена и две дочки. Сколько ему было лет? Да немного за тридцать, скорее всего. Во время Карибского кризиса он служил на Кубе, устанавливал там ракеты, из-за которых поднялся большой шум. Рассказывал, что их попросили отпустить волосы, бороды и усы, особенно смуглых, чтобы смахивать на кубинцев. Он показывал фотографии. Мы с Володей уважительно называли его «командиром». Полетов было много. Зимой летал постоянный состав. Курсантские, включая ночные, полеты осуществлялись с четырех аэродромов. Дел хватало. Виктор Иванович был всегда с нами. «По долгу службы» он мог бы и не суетиться, он помогал нам из человеческих побуждений. Как жалко, что таких людей в армии было все-таки очень мало. За год до моей демобилизации к нам приехали двое молоденьких лейтенантов. Володя Лукьянчиков – командир взвода РТО (радиотехническое обеспечение) и Володя Родюшкин – на должность командира взвода связи. Уже после демобилизации в мае 1972 года я узнал (написали сослуживцы), что летом этого года Володя Родюшкин был убит в городском парке города Пугачёва. Его зарезал пьяный местный житель, сказав: «Отдыхай»… Фамилия убийцы – Причинин, ему 25 лет, и - вторая судимость за убийство. Беременная жена Володи стала вдовой. Очень жаль, Володя был замечательным человеком.
Категория: Рассказы | Добавил: nicolai (09.03.2009) | Автор: Николай Епифанов
Просмотров: 689 | Рейтинг: 5.0/2 |
Всего комментариев: 0
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. [ Регистрация | Вход ]