Стояла зима 1985 года. Старшему сыну едва исполнился год. В 10 утра постучали в дверь. Жил я тогда в небольшой однокомнатной квартире на 12 этаже. Открыв дверь, я увидел солидного человека около пятидесяти. На нём было добротное зимнее пальто, мохеровый шарф и пыжиковая шапка. Вид был очень уверенный, он пришёл по нужному адресу, и явно не из домоуправления.

- Чем обязан? – задал я вопрос.

- Вы даже не спрашиваете через дверь, а сразу открываете, - ответил он.

- Я сейчас, видя вас, спрашиваю: Вам кого?

- Вас, Николай Алексеевич, вас. Я из Комитета госбезопасности.

- Проходите, - предложил я ему, пытаясь сообразить, где это я «наследил», - располагайтесь.

Он вошел в маленькую прихожую, впереди была кухня, а слева дверь в жилую комнату. Оглядел обстановку:  висящее в кухне детское бельё на верёвках, услышал капризное хныканье, доносившееся из комнаты, слегка поморщился от шума цилиндрической стиральной машинки «Сибирь», которая рычала, отплёвываясь на пороге ванной комнаты, и сказал: «Тут я вижу, поговорить нам не удастся. Не могли бы вы приехать к нам в Управление через часок?» «Хорошо, я приеду и позвоню из бюро пропусков. Давайте телефон, и кого спрашивать». Он удовлетворённо кивнул, вынул записную книжку, вырвал оттуда листик и написал имя, отчество и фамилию, ну и, естественно, номер телефона. Фамилия была звучная такая – Березовский. «Не забудьте паспорт захватить», - тихо напомнил он уже на лестничной площадке. Я кивнул, всем видом показывая, что в курсе, и паспорт обязательно возьму. Скорее сигареты  забуду.

- Кто был? - крикнула жена из комнаты, где она возилась с сыном, упорно не желавшим есть.

- Человек был, - говорю, - из КГБ.

- Что хотят?

- Видеть меня хотят, поговорить.

- Ты им что-нибудь не отдал?

- Да нет, всё отдал, ещё в прошлом году.

- Ты что-то темнишь, что-то недоговариваешь.

- Да нет, я сам не знаю, что это он пришел.

- А когда они тебя хотят видеть?

- Через час.

- Через час?! Ну, ты даёшь! Чего только не придумаешь – лишь бы смыться из дома! Чего только не сочинишь! На работу к трём дня, а сейчас десять утра, а ты уже стремишься сбежать! И дружка какого-то подговорил! И причину-то они придумали!

- Нет, я правду говорю, - сказал я, повышая голос, - кстати, они там документик дают с печатью.

- Какой ещё «документик»?!

- Ну, «какой»… такой, где написано, что я с такого-то часу до такого-то был у них там… ну, у них в конторе… в качестве свидетеля, понимаешь?

- Понимаю, - ответила она с издёвкой, - а если бы в качестве обвиняемого, то увели бы!

- Ну да, - согласился я, не обращая внимания на её издевательский тон, - как в прошлом году, тогда меня, ты знаешь, арестовали на улице, ну, когда я шёл за детским питанием…  в машину, и прямиком в контору.

- На улице, но ведь не дома, - не унималась она, ставя всё под сомнение или делая вид.

- Но, блин, ехали-то они за мной на квартиру, - я стал заводиться, - а увидели недалеко от дома, привезли в контору, завели в кабинет к какому-то подполковнику и ушли, доложившись, что задержанный доставлен. Тот спрашивает, мол, что у меня в холщовом мешке. Я говорю: детское питание. Он: а когда нужно? Я: через час – полтора. Он вызвал по селектору Арсеньева.

- Что за Арсеньев? Мне ни о чём не говорит эта фамилия!

- Да слушай ты! Пришёл этот Арсеньев, мы с ним учились вместе, он, правда, на французском отделении и немного моложе. Ему приказывают отвезти этот мешок с детским питанием (две бутылочки кефира, заткнутые ваткой) по адресу.

- По какому адресу?

- По нашему адресу. Этому Арсеньеву он известен, поэтому было сказано просто «по адресу». А поскольку мы вместе учились, постольку его и послали арестовывать, он знал меня в лицо. И увидел на улице, и узнал, и резко с визгом затормозила белая «Волга», и выскочил он с напарником, и с шипением: «Быстро в машину» усадили меня на заднее сиденье. А уже в машине удостоверение показывает в развёрнутом виде и обёрнутое в целлофан. Кстати, потёртый и какой-то сморщенный целлофан-то, лень менять, наверное. Но я сказал ему, как Станиславский говорил: Верю, верю… 

- Ну, как в кино!

- Да, как в кино, - я не реагировал на её колкости, - он тебе и привёз детское питание со словами, что он мой приятель, а меня якобы срочно вызвали на съемку куда-то.

- Да, он так и сказал, как вы сговорились, вероятно.

- Как ему было сказано в кабинете, так он и передал тебе, что б ты не волновалась! Он меня ещё спросил, этот подполковник, дескать, кормит ли супруга грудью? Я ответил, что да, кормит. А он так хитро улыбнулся, как Вицин, и говорит, что правду о том, кто меня задержал пока говорить не стоит, а то молоко ещё может кончиться. Заботливый какой! Охренеть можно!

В 11 часов я уже звонил из бюро пропусков по указанному телефону. Была дана команда подойти к главному входу. Встретивший меня Березовский протянул руку за паспортом, который он и предъявил дежурившему в холле солдату. Мы поднялись наверх в какой-то небольшой кабинет, где  был еще один сотрудник. Мне предложили сесть перед столом, а Березовский сел сбоку. «Как мы уютно устроились, - пронеслось в голове, - по мирному-то как, прям таки по-родственному, и, похоже, надолго».

- Как вы думаете, почему вас пригласили сюда? - спросил моложавый сотрудник, сидящий за столом. Вероятно, он был главнее Березовского, и этот рабочий стол был его. Хотя совсем необязательно.

- Понятия не имею, - ответил я, - можно сказать, теряюсь в догадках.

- Ну, хорошо, - перешел к делу собеседник, - вы знаете Владимира Черняева?

- Конечно, знаю.

- Откуда?

- Он часто приходит в Дом молодёжи, где я работаю.

- А что он делает в Доме молодёжи?

- Ну, он приходит и в гости, и на дискотеку, и ещё он сотрудничает с нашим самодеятельным театром, играет и в спектаклях, не только в театрализованных программах дискотеки.

- И хорошо играет?

- Мне нравится. Вообще он человек творческий.

- Творческий…, - моложавый задумался.

- Ну да, творческий. Что-нибудь случилось? – участливо спросил я.

- Пока ничего не случилось, - вставил сидевший сбоку Березовский.

- Но ведь вы пригласили меня не просто так?

- Не просто. Дело в том, что у Черняева видели светокопию романа «Доктор Живаго». Вы ему не давали?

Они подались оба вперёд, пристально наблюдая за моей реакцией. Вопрос-то серьёзный, и они приготовились, похоже, к тому, что я буду всё отрицать. Эта видимая готовность к бою меня развеселила. Всё стало ясно, наступило относительное облегчение.

- Давал.

- Когда?

- Несколько лет, года два, тому назад. Кстати, эта копия сейчас у вас.

- У кого «у вас»?

- Ну, в вашей организации. Я сдал её в прошлом году, когда проходил по делу о «Портрете тирана», книга такая, написал её Антон Владимирович Антонов-Овсеенко, сын героя революции.

- Это мы знаем, про книгу, и что вы профилактировались у нас.

Вот ведь как это дело называется – «профилактика». Многочасовые собеседования. На столе Уголовный кодекс. Полное раскаяние в письменном виде – не буду больше читать вредную литературу, после проведённой со мной разъяснительной беседы. Подписка в двух экземплярах. Один – Областному прокурору в том, что если я ещё раз совершу подобное, то буду привлечен по статье 190 прим за распространение заведомо ложной литературы, порочившей советский государственный и общественный строй. Короче, три года колонии. Или по статье 70, а это вообще антисоветские деяния. Ещё круче.

- Да. Тогда я всё и сдал: и «Портрет тирана» и «Доктора Живаго». А больше у меня ничего нет, подписку я не нарушал.

- Мы это знаем. Нас интересует, почему вы дали почитать книгу именно Черняеву?

- Володя очень увлеченный театром человек, я бы сказал с режиссерским уклоном. Ну и, естественно, ему хочется поставить «Гамлета».

- Гамлета?

- Ну да, Гамлета.

- А почему именно Гамлета?

- А этого все хотят.

- Кто «все»?

- Все режиссеры хотят поставить Гамлета в переводе Пастернака.

- Который написал «Доктор Живаго»?

- Да.

- А он что? Переводил?

- Да, переводил. Кстати, его перевод считается лучшим. Вы можете проконсультироваться об этом, - сказал я, давая понять, что надо вообще-то представлять себе предмет разговора.

- То есть вы говорили о Пастернаке и Черняев попросил…

- Нет, он ничего не просил. Мы говорили о том, что Пастернак уже весь опубликован, даже стихи из «Доктора Живаго», и что, вероятно скоро, опубликуют у нас, в СССР, и сам роман, за который автор получил Нобелевскую премию.

- Вы неплохо осведомлены.

- Но это, в принципе, и не является секретом, как и то, что Пастернак от неё отказался. От премии.

- А как же копия романа попала к Черняеву?

Удивительно, но их не интересовало то, как она попала ко мне. Разговор упорно крутился вокруг того, что у Черняева была копия. Вероятно, он давал её читать не тем людям, и ему можно было инкриминировать распространение.

- Вот когда в нашем с Володей разговоре был упомянут роман…

- Он его упомянул?

- Нет, я. Я сказал, что и стихи опубликованы из романа, а сам роман у меня есть. В светокопированном виде. И предложил ему почитать.

- И он взял его почитать?

- Да. Вы это знаете, так как сами сказали «У Черняева видели «Доктор Живаго».

- Ну ладно. А как он сам отнёсся к роману, какова его реакция, понравился или нет?

- Вы знаете, скорее нет.

- А почему вы так считаете?

Надо было доказать, что Володю роман оставил равнодушным, что конторе не следует пристально заниматься этим делом, что здесь нет диссидентской направленности. Собеседники ждали ответа.

- У меня такое ощущение, что он не дочитал роман до конца.

- А почему вы так думаете?

- Ну, во-первых, он долго не отдавал мне книгу. Вероятно, она ему трудно давалась. Во-вторых, он как-то сказал, что уж очень длинные и нудные описания. К примеру, чуть ли не на страницу о том, как скачут кони.

- Ха – ха!, - отреагировал моложавый, - вот она болезнь времени – сжатая, компактная информация.

- Да, вы правы, похоже, скучно ему показалось, - проговорил я. Самого же задевало то, что они не спрашивали о моей собственной реакции на это произведение. И тогда я решил сказать им сам:

- Мне роман понравился.

- И чем же он может понравиться?

- Например, зимними пейзажами. У меня сосульки хрустели на зубах, когда я читал блестяще прописанные зимние пейзажи.

- Но общая канва… она не согласуется с нашими представлениями…

- «Общая канва» - это путь интеллигента в революции. Есть похожие произведения, «Хождение по мукам» Алексея Толстого, к примеру. У меня такое чувство, что «Доктора Живаго» напечатают у нас и притом очень скоро.

- Да, мы собственно и не против, - сказал Березовский, явно не читавший романа, как впрочем и его коллега.

- Наш Председатель, - добавил моложавый, - сказал, что всякому овощу - своё время. Подойдет время – читай на здоровье.

Сказал он это таким тоном и с таким пиететом, что создавалось впечатление, будто их Председатель сам придумал эту поговорку.

- Конечно, конечно, - закивал я, - очень правильные слова. Просто и понятно.